Была ли альтернатива октябрю. Год: существовала ли альтернатива? Альтернатива октябрю, или то, чего не было

История - это не голливудская мелодрама с хеппи-эндом. Далеко не всё в её течении отвечает нашим представлениям об идеальном. Но разве мы живём в идеальном мире? Порой пути истории проходят через особенно суровые испытания, гражданские войны и революции. Любая революция - это катастрофа, трагедия. Прежний порядок рушится, и обломки его давят миллионы людей. Разоравнные социальные связи топят общество в «войне всех против всех». Но в то же время революции, несмотря на свою разрушительную силу, приносят свою пользу. Они постигают страдающие от них общества не просто так, а лишь тогда, когда эти общества не могут решить некие проблемы обычным, мирным путём, когда долгими и упорными действиями своей элиты они сами оказываются в таком безвыходном положении, что их единственный шанс на сохранение своего существования - попытка разрубить гордиев узел. Это не значит, что революция обязательно принесёт решение неких проблем, Впрочем, в этом тексте речь пойдёт не о Русской революции в целом, а лишь об одном её эпизоде - Октябрьском перевороте.

Сразу хочу уточнить, что, написав слова «Октябрьский переворот», я вовсе не хотел нанести оскорбление этому историческому событию. Просто я хотел бы обратить внимание читателей на то, что произошедшее в Петрограде в ночь на 25 октября 1917 года было лишь одним звеном (пусть и очень важным) длинной цепи событий русской революции, которая начинается как минимум с февраля, а то и вообще с кровавого воскресенья, а доходит, пожалуй, до конца 30-х годов, когда новое общество и государство в целом сформировались (самая подходящая драматическая концовка - 1937). На самом деле большая часть тех разрушительных явлений, которые некоторые наивные люди считают последствиями Октябрьского переворота, была результатом революции в целом. И Гражданская война, и отпадение окраин, и экономический кризис, и распад связей между городом и деревней, и вспышка стихийного крестьянкого анархизма - всё это уже было заложено (и на самом деле началось) ДО победы блока радикальных социалистов в октябре 1917. Поэтому не стоит взваливать на Октябрьский переворот слишком тяжёлую ношу исторических последствий. Но это не значит, что существенных последствий у переворота совсем не было.

АЛЬТЕРНАТИВА ОКТЯБРЮ, ИЛИ ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО

Каждое важное историческое событие - это некий выбор, который открывает нам некие возможности, но одновременно устраняет другие. Что дал России и чего лишил её Октябрьский переворот?

Приходится иногда слышать, что он лишил Россию шанса стать демократической страной европейского типа. Но была ли такая возможность на самом деле?

На этот вопрос нельзя ответить без учёта влияния самого главного «проклятого вопроса», стоявшего перед русским обществом - аграрного. Именно аграрный вопрос был главным зарядом, разрушившим и политическую систему империи, и её социально-экономическое устройство. Именно на аграрном вопросе, на плечах крестьян в серых шинелях, мечтающи о помещичьих землях, вьехали во власть большевики.

Предположим, мановением волшебной палочки большевики исчезают. За компанию с ними избавляют мир от своего существования левые эсеры. Исчезнет ли при этом аграрный вопрос? Ясно, что нет.

Будет ли он решён другими силами? Если исходить из обещаний основных противников большевиков (а это на момент Октябрьского переворота были вовсе не монархисты и даже не либералы, а самые что ни на есть социалисты, просто другого толка), то все они готовы были решать «проклятый вопрос» в пользу крестьян, более того, кое у кого этот аграрный вопрос вообще официально стоял на первом месте (в отличие от большевиков). Но вот только перешли бы они от слов к делам?

Ведь аграрный вопрос - он же не уникальная особенность русской истории. Многие страны им так или иначе переболели. Почти во всех революциях прошлого века (особенно в аграрных странах) он оставил свой след. Более того, часто даже играл главную роль. Можно делать некоторые выводы. И выводы эти простые. Устраивать себе пиар на аграрном вопросе всегда находится достаточное количество желающих. Но когда дело доходит до реального воплощения обещаний - энтузиазм сразу же убавляется. Понятно, что отбирать землю у крупных собственников и отдавать её простым крестьянам - дело хлопотное. Собственники - влиятельные люди. У них связи в политической и военной элите, они образованы и организованы, способны последовательно отстаивать свои интересы. В конце концов, они просто-напросто самые богатые люди этой страны.

Кроме того, и это было особенно хорошо заметно именно в России, именно крупные земельные владения наиболее эффективно ведут хозяйство. Больше половины товарной продукции в России давали хозяйства помещиков и других крупных землевладельцев, в то время как две трети крестьянских хозяйств не давало практически ничего. «Чёрный передел» уничтожил бы высокопроизводительные хозяйства, увеличив удельный вес тех, в которых нищий крестьянин с деревянной сохой без знаний агротехники еле-еле кормит себя и свою семью. Что же будет после уравнительной аграрной реформы с пресловутым русским экспортом? И на что же в этих условиях будет опираться модернизация? Достаточно ли богатая страна Россия, чтобы резать куриц, несущих золотые яйца? Тут дилемма посложнее, чем бросать или не бросать бомбу в губернатора.

Ясно, что проведение аграрной реформы требует в этой ситуации решительности, политической ловкости и жесткости одновременно, готовности идти до конца. Но были ли наделены этими качествами вожди социалистов - соперников большевиков?

Последующая история этих партий и их вождей показывает, что они этим набором достоинств не обладали. Да и чего ради Гоцу и Натансону, не говоря уж об Аксельроде и Цедербауме, заботиться о русских крестьянах? Попиариться защитниками крестьянских нужд - это одно. А вот реально эти нужды защищать… Е сли бы «нерадикальные социалисты» готовы были пойти на радикальную аграрную реформу, то объявили бы о её начале сразу после формирования «однородного социалистического правительства». Конечно, это было бы вторжением в область компетенции будущего Учредительного собрания, но важность и срочность вопроса (требовалось восстановить утраченную поддержку населения и выбить страшное оружие из рук большевистской пропаганды), а также его место в программах этих партий вполне оправдывали перенесение реализации аграрной реформы на более близкий срок. Большая часть населения это бы одобрила и горячо поддержала.

Другое дело, если радикальную аграрную реформу вовсе не собирались на самом деле проводить. Ясно, что единственным возможным вариантом аграрной реформы для «нерадикальных» социалистов могла быть только формальная, частичная реформа-обманка. Таких реформ, проводимых после шумных многообещающих революций, было довольно много в истории стран «третьего мира». Например, национализировать и раздать крестьянам небольшую часть владений помещиков, пожертвовав для этого самыми экономически несостоятельными хозяйствами. После процесс можно отложить на многие годы, мотивируя это военной разрухой, высокой задолженностью государства и т.д. Понятно, что крестьян это не убедило бы. Продолжались бы попытки стихийного передела земли. Правительство бы с ними боролось и быстро втянулось в стихийную войну с крестьянством. Кстати, если Россия не выходит досрочно из войны и не демобилизует армию, вся эта радость ещё и наложится на неизбежную проразвёрстку. Со всеми вытекающими последствиями.

Разумеется, в таком варианте гражданской войны у крестьян совсем немного шансов ни на победу, ни на учитывающий их интересы компромисс. Но и «однородное социалистическое правительство» не переживёт эти испытания, заменённое более логичной в условиях гражданской войны военной хунтой. Нечто вроде Омского переворота во всероссийском масштабе было бы неизбежным.

Русское общество было бы слишком сильно расколото политически, слишком велик был бы разрыв между нищетой большей части населения и богатством элиты.

И вот тут мы возвращаемся к тому, с чего начали - с демократии. Конечно, не стоит идеализировать этот строй и считать, что он являет собой власть народа. Но всё же без определённого вовлечения масс в политику он не возможен. Однако это вовлечение должно быть безопасно для существующих в обществе устоев. То есть люди, получая политические права, не должны поддерживать тех, кто хочет эти основы разрушать.

В силу этого демократия в её западном варианте для такой России была бы невозможна, разве что её не очень хорошо выполненная имитация в стиле «банановых республик». При этом в силу слишком высокого для банановых республик уровня политической сознательности и образованности политическая система не будет стабильной. Её будут расшатывать и крестьянские восстания, и мятежи обделённых властью армейских генералов (если можно К. или А., то почему мне нельзя? Чем я хуже калмыцкого выскочки?) Кстати, такая система, несмотря на кажущуюся нестабильность и бурление, на самом деле очень устойчива в своих главных принципах (даже при пёстром мелькании лиц во власти) - потому что все дееспособные политические силы, которые были бы заинтересованы в её изменениях, выбиты. Тут разве что поможет давление извне, от заокеанских демократизаторов.

Надо полагать, в такую страну серьёзные иностранные инвесторы не пойдут (или пойдут на самых кабальных для России условиях). О восстановлении довоенных темпов экономического роста можно будет только мечтать. Сил и источников для самостоятельного развития у такой России тоже не было бы. Впрочем, природные ресурсы бы добывали весьма активно.

Историческая судьба России без Октябрьского переворота - оказаться в «первом ряду» отсталых стран, продолжать развитие в направлении сырьевого придатка с «банановой диктатурой» или «ананасовой демократией», но без своих бананов и ананасов. Отчасти она была бы похожа на современную Россию (но со значительно меньшей свободой внутри страны), отчасти на латиноамериканские государства середины прошлого века. Ни демократизации, ни быстрого экономического и культурного рывка бы не получилось.

Международное положение России были бы довольно тяжелым.

Внутренняя слабость такого рода государства настолько очевидна, что все крупные игроки глобальной игры пользовались бы ею для политического давления. Конечно, такая Россия не получит обещанной ей доли в дележе добычи после Мировой войны. Даже сильной и внутренне единой России было бы сложно добиться, скажем, признания русского господства в Проливах. А в таком то виде… Царство Польское пришлось отдать обязательно. Но если бы обошлось только этой жертвой, России крупно повезло. Ведь неизбежно возник ещё вопрос Финляндии, Украины, Закавказья. Здесь Россия зависела бы от доброй воли своих союзников.

Конечно, они вполне могли бы её пожалеть. А если нет?

АЛЬТЕРНАТИВА ОКТЯБРЯ, ИЛИ ТО, ЧТО УПУСТИЛИ

Часто приходится слышать, что Октябрьский переворот привёл к установлению однопартийного режима и диктатуры большевиков. Но насколько это верно? Действительно ли с самого начала было запрограммировано установление в России господства одной партии?

Ведь даже сам по себе переворот в Петрограде - вовсе не единоличное предприятие большевиков. Они провернули дело на паях с группировкой левых эсеров. Кстати, Военно-революционный комитет, руководивший переворотом, возглавлял левый эсер Лазимир. Комитет этот считался органом не РСДРП(б), а Петроградского совета. То есть это была акция не РСДРП(б), а Петроградского совета. Переворот должен был установить не власть большевиков, а власть Советов, в которых большевики действуют не в качестве единственной доминирующей силы, а на равных правах со своими партнёрами. Большевики в принципе готовы были сотрудничать и с другими социалистическими партиями. Правда, в итоге кроме левых эсеров к ним прибилась только группа отмороженых анархистов, от которых стоило побыстрее избавиться.

Итак, переворот должен был установить власть Советов, вполне себе демократических органов, возникших в процессе самоорганизации общества в ходе революции. Надо заметить, что первоначальная концепция советской власти сильно отличается от того, что было потом реализовано в Советской России. Советская власть была превращена компартией в пустышку, в ширму, которой прикрывали реальный механизм принятия решений. Но был ли такой итог заложен изначально?

Сама по себе идея советской демократии была довольно радикальной попыткой избежать некоторых неприятных особенностей демократии представительной. Поэтому пару слов стоит сказать о ней.

Представительная демократия (а во всех нынешних западных странах именно представительные демократии) предполагает, что народ, являясь высшей властью в стране, фактически не может сам эту власть на практике реализовать и передаёт её путём выборов в руки профессиональных политиков. Эти профессионалы, в теории, должны защищать интересы народа, так как получают от него власть - и, если не будут соответствовать его ожиданиям, этой власти лишатся. Проблема в том, что на практике эта схема работает не так. Большинство людей свои интересы осознаёт плохо, ведётся на разного рода манипуляции. Поэтому профессиональные политики защищают на самом деле вовсе не интересы избирателей (не будем вдаваться в подробности, хорошо известные теперь каждому гражданину России).

В общем, у этой системы есть множество достоинств - и один недостаток. Это не власть народа.

Идея советской демократии предлагала путь преодоления этого недостатка. Вместо профессиональных политиков власть должна была быть в руках представителей самого народа, избираемых им в Советы. Там они будут управлять страной в интересах народа не только потому, что народ за них голосует, но и оттого, что сами они - часть этого простого народа, которая на время взяла на себя обязанности управления государством, а затем снова вернётся к своим прежним занятиям. То есть советская система (в отличие от «советской») - вовсе не отрицание демократии, а, наоборот, попытка более последовательной реализации её главной идеи, народовластия.

Надо признать, шансов на реализацию этих идей было немного. Они вполне могли бы прижиться в более спокойной стране с более благоприятным международным окружением. Но в Советской России, скатывающейся в гражданскую войну и международную изоляцию… Тут слишком сильным было давление обстоятельств в сторону большей жесткости власти, большего контроля, единообразия, централизации в принятии решений. Крен в эту сторону был неизбежен. Но так ли уж неизбежно было полное превращение советской власти в «советскую»?

Препятствием для этого могло бы быть сохранение многопартийности. Как уже говорилось выше, большевики вовсе не были изначально нацелены на построение однопартийной диктатуры и были готовы сотрудничать и сотрудничали с другими социалистическими партиями. Разумеется, они никогда не были удобным партнёром для диалога, но сам диалог был возможен.

Видимо, два исторических шанса было упущено на этом пути сразу после Октябрьского переворота.

Первый - соглашение между всеми социалистическими партиями. В конце 17 года большевики были ещё совсем не уверены в прочности своей власти и готовы были пойти на это. Разумеется, соглашение могло носить только компромиссный характер, причём с заметным перевесом в пользу большевиков. У них в гипотетическом коалиционном правительстве должно было быть мест больше, чем у других, и политика этого правительства должна была вестись в русле первых декретов советской власти (которые в принципе совпадали с программами возможных участников коалиции). Но ни правые эсеры, ни меньшевики не хотели такого партнёрства с большевиками. Их не устраивало даже соглашение на основе равного представительства. Большую часть мест в правительстве они хотели закрепить за собой, большевикам и левым эсерам дать только пару незначительных портфелей, Ленина и Троцкого вообще в правительство ни под каким видом не пускать. Это было не примирение на основе компромисса, а «сомнительное дозволение существовать».

Самое интересное, что среди большевиков нашлись люди, хотевшие идти на примирение даже на таких кабальных условиях. Только своим авторитетом Ленин удержал руководство партии от этой сделки.

Окончательно шанс на широкую левую коалицию был утрачен после разгона Учредительного собрания. Она была бы возможной, если бы правые эсеры и меньшевики приняли ультиматум большевиков и признали бы законность первого Совнаркома и его решений. Естественно в обмен на это признание следовало требовать политических уступок (того же коалиционного правительства). Но вместо этого правые социалисты заняли непримиримую позицию. Чем это кончилось, всем известно.

Конечно, обе стороны приложили руку к тому, что всё вышло именно так. Правые социалисты не готовы были воспринимать маргинальных большевиков всерьёз. Большевики же понимали, что не могут отступать слишком далеко - если они лишатся монополии на власть, не получив гарантий своей безопасности, то могут кончить очень плохо. Но платформа для компромисса у обеих сторон была. И в этом случае большевики, даже сохранив формальное лидерство, не могли бы действовать бесконтрольно. Если бы не излишние и неоправданные политические амбиции лидеров всех левых партий, сохранение многопартийности советов не позволило бы превратить их в бесполезную марионетку и установить однопартийную диктатуру

Второй шанс: сохранение блока «большевики - левые эсеры». Но здесь роковую роль сыграл Бресткий мир, из-за которого эти две политические группировки резко и окончательно разошлись. Если бы условия Брестского мира были помягче… Кстати, это было не так уж и невозможно. Большая вина тут лежит на большевиках, которые, вместо того, чтобы вести честные переговоры (если, конечно, эпитет «честный» применим к переговорам по предательству союзников) и без лишнего шума искать взаимноустраивающий вариант соглашения с Германией, использовали их как повод для развёртывания пропагандистской войны, нацеленной на революцию в Германии. Во имя германской революции и наплевали на национальные интересы. Между тем, первоначальные требования немцев были вполне терпимы и обсуждаемы - Царство Польское (которого Россия лишалась при любом раскладе, даже в случае победы) и Курляндия (тут от немцев можно было бы потребовать уступок).

Ещё более трагичной была ошибка с украинцами. Вместо того, чтобы любыми средствами не допускать их к переговорам, они сами же их пригласили в Брест. Это хуже, чем преступление… Веди себя большевики поумнее, а эсеры поспокойней, разрыва можно было бы избежать.

Итак, первоначальные цели переворота имели сильный отпечаток политического идеализма, но не были принципиально нереализуемыми. Такими их сделали сами социалисты разных мастей и оттенков. Демократическая альтернатива Октября не состоялась.

Анализировать достоинства и недостатки того, что получилось, в рамках данного текста не будем - слишком сложная тема. Но нельзя не признать, что в действительности Октябрьский переворот привёл не к тому политическому устройству, ради которого он начинался. Однако это было не результатом заранее спланированного обмана, а следствием давления злой силы обстоятельств, чрезмерных амбиций некоторых политиков (и далеко не только тех, кто этот переворот затевал), а также политических ошибок.

ВЫВОДЫ

Какие полезные выводы (вместо бесполезного морализаторства по поводу событий девяностолетней давности - поздно уже решать, злодей или гений В.И. Ленин) мы можем сделать из всей этой истории?

Возможно, ситуация в России сейчас похожа на её положение столетней давности. Конечно, никому не дано точно знать будущее, но всё больше людей чувствует приближение революционной бури. Может быть, это не самообман. Тогда полезно будет обратиться к историческому опыту. Взглянув на наше прошлое, мы увидим, что не так уж далеко мы от него ушли.

Разве у нас нет сейчас своего «проклятого» вопроса? Разумеется, есть. Это вопрос об итогах приватизации. Возможные варианты решения, связанные с ним политические проблемы, социальные последствия - разве всё это не напоминает ситуацию начала ХХ века?

Точно так же, в России не будет ни богатого народа, ни демократии до тех пор, пока этот вопрос не решён самым радикальным способом. Точно так же, многие готовы зарабатывать политические очки на обещаниях (и даже намёках - как Путин) решить этот вопрос. Но далеко не все готовы этот вопрос решать. Точно так же, оппозиционное движение разделено на множество враждующих между собой лагерей (только различий больше, чем девяносто лет назад) и никак не может между собой договориться. Поэтому, можно предполагать, что некоторые будущие политические коллизии повторят в общих чертах коллизии прошлого.

Нужно помнить, что если уж революция началась (а начинают её вовсе не революционеры, но это отдельная тема), то негативные последствия мы получим уже в любом случае. Надо постараться не упустить тот шанс изменить общество к лучшему, который она предоставляет (далеко не всегда это получается, наверное, ещё реже это происходит в полной мере).

Поэтому тем, кто будет участвовать в грядущих бурях, стоит помнить, в каких случаях надо и когда не надо идти на компромиссы. История Октябрьского переворота даёт тут богатую почву для размышлений. На мой взгляд, она учит тому, что нельзя никогда поступаться в главном - в своих основных идеях и принципах. Не стоит откладывать их реализацию до лучших времён по каким угодно тактическим соображениям, если шанс представился. Нового шанса может не быть. Зато надо учиться компромиссу с возможными союзниками, умению трезво оценить свои силы и вовремя остановиться в борьбе с соседями-конкурентами.

Тогда, может быть, из будущей революции Россия выйдет более сильной.

Вообще этот вопрос об альтернативах не является новым. И надо сказать, что одним из первых этот вопрос поставил никто иной как Ленин. Ибо известно, что в сентябре-октябре 1917 года Ленин действительно страстно агитировал большевиков за немедленное взятие власти, указывая, что если мы промедлим, не выступим, то тогда временное правительство ко дню открытия второго всероссийского съезда советов, соберет казаков и не даст нам выступить, арестует наш штаб, разоружит красную гвардию. Это Ленин связывал с совместными действиями Керенского и правых генералов.

В другой своей работе «История второй русской революции» Милюков оценивая направления развития политических событий осени 1917 года рассуждал также как Ленин. Он отмечал «или Ленин или Корнилов».

Этими альтернативами нельзя ограничиваться.

Советские историки с жаром отвергали ту точку зрения, которой придерживались зарубежные, что октябрь случился во многом благодаря ошибкам ВП. А что реформистская альтернатива была полностью исчерпана, не имела никаких шансов к осени 1917 года? Надо учитывать, что честными представителями этой альтернативы являлись меньшевики и эсеры. Кстати, должен дать одно разъяснение. Обычно мы к умеренным социалистам относим эсеров. Эсеры полагали, что после свержения самодержавия начнется строительство социализма, какие же они умеренные? Они претерпели удивительную трансформацию в марте 1917 года, лидеры эсеровской партии заявили: пусть власть принадлежит ВП, мы его будем поддерживать постольку, поскольку оно будет способствовать закреплению результатов февраля. Они говорили, что трудовая демократия еще не закреплена и вероятна контрмонархическая революция.

Летом стало очевидно, что если эсеры заявят о переходе помещичьей земли, на их сторону встанут крестьяне. Социализм в России слишком молод и провалиться с треском, если попытается сам встать у государственного руля, - Чернов.

Что касается реформистской альтернативы, действительно, говоря об умеренных социалистах надо учитывать, что они полагали, что нельзя двигаться вперед не опираясь на созидательно-организационные возможности российской буржуазии. Можно согласиться с историками, которые считают, что буржуазия была всегда тесно связана с самодержавием, экономически от него зависела, а во второй половине 19 века российский созидательный потенциал создавался при поддержке правительства.

Буржуазия не обладала широтой политического кругозора, можно говорить даже о ее политическом эгоизме.

Стоит вопрос: реформистская альтернатива была ли обречена? На мой взгляд, можно говорить о серьезных ошибках временного правительства. Они не были запрограммированы. Не стоит говорить о том, что они были неизбежны – историю творят люди. Осенью 1917 года Керенскому, который возглавлял ВП разные люди, которые входили в его ближайшее окружение, советовали, что необходимо вырвать инициативу из рук большевиков. Т.е. нужны решительные шаги, а именно необходимо выступление премьера по двум вопросам: Керенский должен во всеуслышанье заявить, что Россия выходит из войны (перемирие с Германией) и, во-вторых, о том, что земля переходит в ведение земельных комитетов. А затем учредительное собрание могло облечь эти решения в форму закона. Но Керенский должен был проявить политическую инициативу.
Военный министр, генерал Верховский, осенью 1917 года прямо сказал Керенскому: армия воевать не может, если доживем до весны, весной она побежит из окопов, нужен сепаратный мир с Германией. Его подержал морской министр. Т.е. Керенскому подсказывали, что необходимо надеяться не на силу, а на политическое решение. Керенский же рассуждал так: «А что большевики? Да, готовится их выступление, пусть выступают. Мы справимся также, как в июле». Он был уверен в прочности своих позиций, поэтому военный министр Верховский был отправлен в двухнедельный отпуск на остров Валаам. И одновременно Керенский назначил командующим подполковника Полковникова, присвоив ему чин полковника. И этот полковник Полковников чуть ли не каждый день говорил Керенскому, что он может быть спокоен, войска петроградского гарнизона поддержат временное правительство. Октябрьские события же показали, на чьей стороне находился петроградский гарнизон.

Но у Керенского был шанс. Даже в самый последний момент переломить ситуацию и сохранить политическую инициативу.

Хочу отметить еще 2 альтернативы. Это возможность анархического взрыва. Действительно, в годы первой мировой войны резко расширилась социальная почва, на которой произрастала люмпенская психология из тех групп, которые были выбиты из привычной колеи (солдаты, матросы, квалифицированные рабочие Польши и Прибалтики, беженцы из прифронтовых губерний). В армии было мобилизовано 15,5 млн человек активного населения, из них 13 млн крестьян. Это все люди, выбитые из колеи. Неудивительно, что большевики на своем заседании ЦК 16 октября 1917 года вынуждены были констатировать, что в Петрограде на ряде предприятий усиливаются анархические настроения, в числе этих предприятий был и Путиловский завод, где усиливали свои позиции анархисты.

Еще одна альтернатива – это возможность формирования однородного социалистического правительства, т.е. правительство из представителей партий социалистической направленности. Это было возможно с 14 по 22 сентября при совещании. В преддверии этого совещания росли настроения в пользу однородной социалистической власти. В начале сентября на заседании партии меньшевиков голоса разделились полностью: половина выступала за коалицию с либералами, другие – за однородную социалистическую власть. В эсеровской партии продолжало активизироваться левое крыло, левые эсеры победили на северной партийной конференции, которая представляла интересы 45 тысяч членов эсеровской партии. И на работе демократического совещания в сентябре действительно существовал раскол на этот счет. В конечном счете оказались нерешенными разногласия по поводу того, что есть революционная демократия. Большевики считали, что это совет. Меньшевики вспоминали солдатские комитеты, кооперативы.

Можно констатировать одно, все партии социалистической ориентации оказались не на высоте задач, которые перед ними стояли.

Партии не сумели подняться до понимания общепартийной задачи и достичь компромисса, который бы позволил сформировать однородное социалистическое правительство, которое сумело бы обезопасить народ от гражданской войны.

Не успел я признаться в любви к творчеству капитана Шурыгина, как он разразился в своем журнале темой, взбаламутившей заинтересованную общественность http://shurigin.livejournal.com/61595.html#cutid1
При этом, как это обычно бывает, значительная часть участников дискуссии либо не поняли, что хотел сказать автор, либо не знают того, о чем он пишет.
Между тем, вопрос этот требует серьезного обсуждения.
Я, правда, много раз зарекался писать в жж «о политике». И тут, как на грех, то Сталин, то гражданская война. Но ничего не поделаешь, капитан мой френд, а френдов не бросают.

Сущность позиции автора, заключается, по-моему, в следующих словах: «…Очевидно, что альтернатива «большевизму» у России была. Это «Белый реванш», который по количеству жертв и масштабу репрессий мало бы чем уступил «красному проекту», а вот по исторической «эффективности» был бы более чем спорен и трудно прогнозируем. Особенно в свете надвигающегося 1941 года…»

Сразу оговорюсь, что я вообще не поклонник «исторических альтернатив». Покойный ныне Вадим Валерианович Кожинов, чьи книги теперь издаются с надписями «альтернативная история» на обложке, в одном из интервью верно сказал, что в истории никаких альтернатив не бывает. Ибо то, что свершилось, это и есть единственная «альтернатива». Интересно, что в таком понимании вопроса полностью сходятся и христианская концепция истории, и полузабытый уже «исторический материализм».
Тем не менее, с чисто практической точки зрения поиск возможных вариантов развития событий весьма продуктивен. Например, очень полезно мысленно поставить себя, такого умного и порядочного, на место какого-нибудь известного исторического негодяя и подумать, как бы ты хотел управлять своей родной страной, скажем, в октябре 1941-го… При прочих равных условиях.
Так вот, капитан Шурыгин в своем крайнем тексте убедительно доказал, что по конкретным методам борьбы со своими политическими противниками белые ничуть не отличались от красных, и в случае гипотетической победы в гражданской войне залили бы Россию кровью. Что они, кстати, и делали на подконтрольных им территориях. Конкретные сведения, излагаемые автором, ничуть не новы, и свидетельств этому такое множество, что возражения со стороны его оппонентов просто удивительны.
Сравнивать белых и красных по степени «кровавости» не очень перспективное занятие. Гражданская война вообще жестокая штука. Ангелы в ней не воевали, что бы на этот счет не думали крестоносные апологеты Белого движения. Кстати, всевозможные «третьи силы» - «зеленые», антоновцы, махновцы, националисты всех мастей лили кровь не с меньшим энтузиазмом.

Была ли реальная альтернатива победе большевиков в 1918-1922 годах? Уверен, что не было. Мне, может быть, монархисты-черносотенцы больше, чем большевики, нравятся, но единственной адекватной политической силой, которая смогла возглавить страну после краха Российской империи, стали именно большевики.
Только большевики смогли решить «главный вопрос русской революции» - вопрос о земле. После издания Декрета о земле никакая «альтернативная» аграрная программа не была бы поддержана крестьянством. А это, как ни крути, 80 процентов населения. Так что главное сражение будущей гражданской войны большевики выиграли 26 октября 1917 года.
Большевики смогли сделать то самое необходимое, без чего невозможно было ни удержаться у власти, ни этой властью пользоваться: ликвидировали бандитизм, гарантировав жителям страны личную безопасность, и ввели твердую валюту, гарантировав жителям безопасность экономическую.
Кроме того, большевикам удалось восстановить, хоть и не полностью, территориальную целостность Российского государства. Все это – реальная историческая заслуга Советского правительства, которую не могли не признать даже лица, не поддерживающие большевистской политической программы.
Ирония истории проявилась в том еще, что большевикам пришлось принимать решения, во многом не соответствующие их дореволюционной партийной программе. В самом деле, Декрет о земле в основе своей, как известно, эсеровский (только вот эсеры, находясь у власти несколько месяцев, подобного закона не издали, а большевики издали в первый день). НЭП, иностранные концессии, золотые червонцы были вынужденными экономическими мерами. Восстановление «единой и неделимой», со всеми федеративными оговорками, прямо противоречило прежней национальной политике большевиков.
Про террор и подавление бандитизма Шурыгин высказался вполне исчерпывающе – расстреливало и расстреливало бы в такой ситуации любое правительство (красные ведь уничтожали не только своих политических противников, но и лиц, которых уничтожала бы любая уважающая себя власть).

Если бы в России нашлась другая сила, способная сделать то же самое, что сделали большевики, возможно, она и стала бы реальной альтернативой «красному проекту». Однако «других большевиков» не было. Значит, не было и альтернативы.
И здесь действительно, как отметил один из участников дискуссии, не важно, занял или не занял Деникин Москву, а Юденич Петроград. Вообще чисто военные аспекты событий я намеренно вывожу за скобки. Гражданская война ведь не сражениями выигрывается, «а мнением народным». Советскую власть же, так или иначе, сразу или постепенно, добровольно или не очень сознательно поддержало большинство населения страны.
Все это не означает, что вопрос о «Белой альтернативе», поставленный автором в такой форме, не имеет права на существование.
Но по большому счету все, что написал Шурыгин, и все, что написал цитируемый им Николай Реден, свидетельствует о том, что «дело Белого движения следует считать с самого начала проигрышным».

Ну и наконец, касательно «исторической эффективности белого реванша». 1941 год здесь немножко автором за уши притянут. Гитлер – явление скорее уже нового, послеоктябрьского мира. Но по большому счету, опять автор здесь прав. «Проблема 1941 года» стала результатом реакции всего капиталистического окружения (а отнюдь не только Германии) на укрепление Советской России.
Сильная Россия, неважно с каким социальным строем, развитым капиталистическим странам в начале 20-х годов была не нужна точно так же, как она им не нужна сегодня. Ярче всего это доказывает грустная история поддержки Белого движения со стороны иностранных интервентов. Которая, кстати, послужила причиной значительного оттока патриотически настроенных людей от белых к неуважаемым ими большевикам. Типичный пример – генерал Брусилов.
Любым «альтернативным большевикам», окажись они у власти, пришлось бы столкнуться с этой проблемой. Насколько хорошо они бы с ней справились – большой вопрос. Насколько хорошо справились с ней реальные большевики – тоже вопрос. Я лично считаю, что справились вполне удовлетворительно. Но еще раз повторюсь – не нашлось для России «других большевиков». Ни в 17 году, ни в 41-м.

Можно ли было не допустить революцию? В какой момент она стала уже совершенно неизбежной? А если удалось бы ее не допустить, то что было бы дальше? Насколько отличался бы такой мир от нашей реальности? По просьбе «Фомы» историки и публицисты, занимавшиеся тем периодом, пытаются представить, мог бы 1917-й год в России пройти по-другому.

Владимир Лавров, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН

Две альтернативы 1917 году

Точку невозврата Россия прошла 1 марта 1881 года. В этот день утром император Александр II подписал указы о создании двух частично избираемых представительных органов власти с совещательными полномочиями (Государственного Совета и Особой комиссии). При этом император сказал, что сделал шаг к конституции.

До конституции, конечно, предстоял еще длинный путь. Но на первый шаг выдающийся император решился и намеревался двигаться в этом направлении. То есть формирование представительного общественного строя, соответствующего буржуазно-рыночной экономике, было начато сверху законной властью, что является самым безболезненным и плодотворным вариантом. Наступал новый этап в развитии реально происходящей буржуазной революции с демократической перспективой, которую император начал в 1861 году отменой крепостного права, затем созданием независимого суда, развитием местного самоуправления, ограничением цензуры и др.

Однако днем 1 марта 1881 года император был убит народовольцами, стремившимися спровоцировать социалистическую революцию. А новый император Александр III под давлением своего учителя К. П. Победоносцева не опубликовал уже подписанные указы, то есть они не вступили в силу.

Теоретически историческое время не было потеряно до конца ХIХ и, возможно, еще до начала первой русской революции - 9 января 1905 года. Однако и император Николай II до октября 1905 года находился под влиянием своего учителя Победоносцева, а главное - ни Александр III, ни Николай II не считали, что Россия, как и другие европейские страны, должна пойти по пути буржуазно-демократического развития. Александр III и Николай II были достойными и искренне верующими людьми, но они не очень-то даже задумывались о такой перспективе. И Государство Российское шло к катастрофе, это даже чувствовалось в общественной атмосфере многими современниками в конце ХIХ - начале ХХ веков.

Альтернативой революциям 1917 года было жесткое подавление Февральской революции. После такого подавления страна оказалась бы в числе победителей в Первой мировой войне, получила бы Константинополь, Босфор и Дарданеллы в соответствии с договорами с Великобританией и Францией, продолжилось бы успешное экономическое развитие России. В целом она стала бы самой мощной военно-экономической державой в мире. Не было бы ни красного террора, ни ГУЛАГа, ни насильственной коллективизации, и, вполне возможно, мощной России удалось бы предотвратить Вторую мировую войну.

Но для этого главе государства требовалось проявить предельную решительность, взять на себя всю ответственность за кровавое усмирение в Петрограде, а не посылать с карательной экспедицией генерала Н. И. Иванова (он просаботирует приказ государя). Император Николай II по своим личностным качествам не был способен справиться с Февральской революцией, а был способен сам стать страстотерпцем, святым.

Ярослав Леонтьев, доктор исторических наук

Перемены были неизбежны. Но какие?

Альтернатива есть всегда. Но боюсь, что после 10 февраля 1917 года ее уже не было. В этот день председатель Государственной Думы Михаил Родзянко в последний раз побывал у Николая II в Царском Селе со своим «всеподданнейшим докладом». В частности, он сказал: «Уже многое испорчено в корне и непоправимо, если бы даже к делу управления были привлечены гении. Но, тем не менее, смена лиц и не только лиц, а и всей системы управления, является совершенно настоятельной и неотложной мерой… Правительство все ширит пропасть между собой и народным представительством. Министры всячески устраняют возможность узнать Государю истинную правду…». Напоследок между ним и Николаем II состоялся такой диалог: «Ваше Величество, я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад Вам». - «Почему?» - «Я полтора часа Вам докладываю и по всему вижу, что Вас повели на самый опасный путь… Вы хотите распустить Думу, я уже тогда не председатель, и к вам больше не приеду. Что еще хуже, я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет Вас, и Вы уже не будете царствовать». - «Откуда Вы это берете?» - «Из всех обстоятельств, как они складываются. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных. Вы, государь, пожнете, то, что посеяли». - «Ну, Бог даст». - «Бог ничего не даст, Вы и Ваше правительство все испортили, революция неминуема».

Михаил Владимирович Родзянко не был пророком, просто он знал о существовании заговора с участием думцев и генералов, которые ждали лишь отъезда царя из столицы в Ставку, где и планировали совершить дворцовый переворот. Но он, скорее всего, по личному убеждению, пытался дать императору последний шанс. Возможно, это и было одной из альтернатив: решающие перемены в правительстве, примирение царя с Думой, освобождение арестованных общественников - и уличный пар был бы выпущен патриотическими манифестациями вместо беспорядков. Но Николай II так не мог, разумеется, поступить, потому что иначе ему пришлось бы переступить через самого себя. Потом он довольно неожиданно уехал в Могилев 22 февраля, буквально накануне начала уличных выступлений в честь международного женского дня по старому стилю. Нарочно не придумаешь!

Не исключено, что решительные меры в соединении с четкой координацией со стороны самого царя еще могли спасти сложившееся положение. Увы, самодержец был слеп. Даже 27 февраля, получив от Родзянко телеграмму: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано… Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца», - Николай II сказал министру двора Фредериксу: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать».

Так что детерминированной была не сама катастрофа и гибель монархии, а перемены в управлении страной и армией, с участием Николая II или при отстранении оного, и не исключено, что политэмигранту Ульянову и дальше пришлось бы развлекать швейцарскую левую молодежь байками о грядущей лет этак через «дцать» социальной революции. Ведь на поверку «вождь мирового пролетариата» тоже не был в курсе готовящегося переворота. В отличие от генерала Алексеева, фильтровавшего, как полагают историки, поступавшие в Ставку телеграммы. В итоге произошло то, что произошло.

Генерал Дубенский с грустью отметил, что царь отрекся от престола, «как сдал эскадрон». Вот и записи в дневнике Николая II говорят сами за себя. В роковое 2 марта: «…В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!». А уже на другой день: «Спал долго и крепко… Читал много о Юлии Цезаре… В Петрограде беспорядки прекратились - лишь бы так продолжалось дальше». Не было бессонницы и на другой день. Думаю, что тут проявились не железная выдержка и не цинизм, а, наоборот, великопостное смирение, упование на Провидение Господне и соразмерение отречения с покаянием, мол, так угодно Богу и Родине.

Желание Смуты

«…Р[оссия] на краю пропасти. Каждая минута дорога. Все это чувствуют и задают вопросы: что делать? Ответа нет». Эта запись появилась в записной книжке историка Ключевского весной 1898 года. Ещё не было войны, ни Русско-японской, ни тем более Первой мировой, ещё не было Государственной думы, Распутина, запасных полков Петроградского гарнизона. И большевиков как таковых тоже не было. А проблемы, угрожающие бытию России, как видим, уже были.

Но «что делать» действительно никто не знал, Ключевский прав. Феноменальная неадекватность российской элиты составляла главную, причем принципиально неразрешимую проблему. Либеральная бюрократия упорно продвигала страну навстречу политическому краху. А либеральная общественность пыталась ускорить этот процесс. На последнем этапе к паралитикам власти присоединились эпилептики революции. О том, что первые и вторые суть близкие родственники, что русский либерал взрастил русского революционера, написал Достоевский в романе «Бесы». Его пророчество о русской революции сбылось. Стало быть, уже в 1871 году было ясно, что дело идет к худу. И впоследствии, вплоть до самого обвала русская литература продолжала ставить русской жизни безошибочный диагноз. «Главное - перевернуть жизнь, а все остальное - не нужно», - эти слова одного из героев рассказа Чехова «Невеста» (1903) выражают общее катастрофическое настроение времени.

К 1917 году это настроение пронизало не только общество, оно распространились на весь правящий слой, всю элиту, придворные круги. Все привыкли жить в атмосфере презрения к русской власти. И к русской жизни, якобы испоганенной этой властью. И потому в решающий момент никто не двинулся с места, никто не попытался исполнить свой долг, свои прямые обязанности - обуздать беззаконных похитителей власти. Историческая Россия сдалась без борьбы, «слиняла в три дня».

И тогда открылась главная опасность, главная угроза, тяжелейшая и застарелая болезнь русской цивилизации - Смута. Февральский переворот, устранение державного лица разрушили последнюю преграду, оберегавшую русскую жизнь от лавинообразного распада и разложения. Начались массовые убийства офицеров, погромы дворянских усадеб, церквей и монастырей. Теперь страну невозможно узнать. В одночасье отменены красота и человечность русской жизни. Точнее сказать, не отменены, а вытеснены, заслонены злобой, яростью и кровью. Это то, к чему с начала войны призывал и о чем мечтал русский политэмигрант Ленин: «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую».

Теоретически предвидеть подобное развитие событий было возможно. Разрушительная энергия Смуты копилась давно, задолго до катастрофы 1917 года. Точкой невозврата стали, очевидно, либеральные реформы 1860-х годов. Эти реформы обострили все русские противоречия, завершили культурный раскол нации и поколебали основу - культурно-нравственную систему страны. Такой ценой внедрялся либеральный проект. Нечто принципиально иное, благотворное и оздоравливающее, то есть проект национальный, в ту пору было просто-напросто «некем взять». Кстати, и сегодня тоже - «некем».

Дмитрий Володихин, доктор исторических наук

Альтернатива была

Я не думаю, что катастрофа 1917 года - а я рассматриваю ее «слитно», то есть Февраль и Октябрь как две стадии одного явления, - явление, абсолютно детерминированное всем ходом развития нашей страны. Более того, я совершенно уверен, во-первых, в том, что у России могло быть иное, не столь несчастливое и не столь кровавое будущее, если бы она счастливо преодолела кризис 1917 года; и, во-вторых, в том, что этот кризис превратился в катастрофу в очень значительной степени под действием внешних факторов, а не внутренних.

Да, у России на тот момент была чрезвычайно развращенная, бездеятельная и необыкновенно самоуверенная политическая элита, в составе которой не так-то просто отыскать человека дела, энергичного «специалиста», но с избытком хватало корыстолюбцев, утопистов, пустых прожектеров, политических радикалов, бездумно верующих в свои разрушительные идеалы. Думается, резкая смена состава политической элиты, совершенная «сверху», то есть своего рода «очищение», инициированное самим монархом, могла бы оздоровить ситуацию и дать России хороший шанс избежать социального катаклизма. Кое-что в этом направлении делалось. Однако условия войны, а также подрывные действия наших оппонентов по мировому вооруженному противостоянию ускорили процессы распада, слома, сделали ситуацию более хрупкой, а механизмы власти менее резистентными.

«Верхи» элементарно не успели… Но неправильно было бы сваливать на них вину за свершившуюся катастрофу: они хотя бы честно боролись с нарастающим валом проблем, стремясь затормозить его развитие в опасную сторону.

Выход России из войны в стане победителей, да еще при сохранении монархии и сильной Церкви, мог бы привести экономическое состояние страны на принципиально иной, более высокий уровень, а ее благотворное влияние на мироустройство сделалось бы препятствием к падению цивилизации в новую мировую войну.

Введение

Уже несколько поколений задаются вопросом: была ли социалистическая революция 1917 года неизбежной и был ли у России выбор пути развития? Этот вопрос тем более актуален, что в данный момент Россия переживает переходный период, закономерности которого во многом схожи с ситуацией 1917 года; сходство - в переходном характере этапа, в неустойчивом состоянии общества, в противостоянии политических сил, в социальном расслоении.

Как и с 1917 году, перед страной стоит выбор между конструктивным ходом развития и дальнейшим усугублением противостояния в обществе, чреватым грозно вырисовывающейся перспективой гражданской войны.

Поэтому попытка анализа политической ситуации, событий, расстановки и действий политических сил времени революции - факторов, приведших к братоубийственной войне, стала темой моей работы. Очень долгое время при советской власти на массовом уровне история преподавалась однобоко: мы очень много знали о победившем левом блоке во главе с большевиками, хотя и неточно, и приукрашено, и очень мало о проигравшем правом, который преподносился массовому сознанию в образе "врага".

В.И.Ленин сказал: "Революция и контрреволюция - одно целое общественное движение, развивающиеся по своей внутренней логике... Революция без контрреволюции не бывает и не может быть". Из этого следует, что изучать контрреволюцию не менее важно, чем революцию.

октябрський вооруженный восстание совет

Осенний кризис 1917г. Была ли альтернатива Октябрю

Россия в начале XX в. находилась в состоянии глубокого общенационального кризиса, из которого можно было выйти либо путем реформ, либо в результате революционной смены модели общественного развития. Нежелание царского правительства проводить необходимые реформы подтолкнули нашу страну на путь революционных преобразований.

Революция, совершившаяся в Феврале 1917 г., была неизбежной и вызвана следующими причинами:

• · политический кризис, выражавшийся в том, что у власти находилось самодержавие, не имевшее опоры в обществе и отказывающееся проводить реформы;
• · глубокий экономический кризис, поразивший все отрасли экономики, в основе которого лежали незавершенная индустриализация и нерешенный аграрный вопрос;
• · значительный рост социальных противоречий в российском обществе;
• · длительная и неудачная война, обострившая все противоречия в российском обществе и значительно приблизившая революцию.

Февральская революция должна была решить важнейшие вопросы:

• - кому будет принадлежать власть;
• - кто будет распоряжаться землей;
• - как долго будет продолжаться война и многие другие.

Среди советских обществоведов, в том числе историков, единого мнения по вопросу: была ли в 1917 г. альтернатива Октябрю -- нет. Одни считают, что ее не существовало и не могло существовать, так как Октябрьская революция и переход к социализму были исторической неизбежностью, порожденной всем ходом общественно-исторического развития.

Другие полагают, что альтернативы не возникло из-за реального соотношения общественных сил: осенью 1917 г. решающий перевес был на стороне Советов, большевиков.

Третьи исходят из того, что только свержение буржуазии и переход к социализму открывали выход из глухого тупика, в котором оказалась Россия в 1917 г. вследствие отсталости, войны и разрухи, и позволяли разрешить в интересах большинства народа острейшие проблемы -- о мире, о земле, о национальном освобождении.

Если первая точка зрения воспроизводит, в сущности, наши прежние догматические стереотипы о «железной» непреложности действия общественных закономерностей, наперед исключающих иные варианты, кроме революционной развязки кризиса, то две последние кажутся мне основанными на различном понимании исторической альтернативы. Они, во всяком случае, не должны были бы вести к однозначному выводу об отсутствии в 1917 г. альтернативы Октябрю. (Для сравнения: общепринято и, по сути, бесспорно положение, что в нынешних условиях в нашей стране альтернативы перестройке нет. Но это вовсе не значит, что в реальной действительности нет иных вариантов развития.)

Читателю, вероятно, интересно будет узнать точку зрения зарубежных историков-немарксистов. Они начали разрабатывать вопрос об альтернативах Октябрю раньше нас и ведут исследования более активно. Делаются попытки воссоздать картину возможного развития России без Октябрьской революции и социализма. При этом за образец, как правило, берется «западный путь» капитализма и буржуазной демократии.

Историки-немарксисты в большинстве своем считают, что в 1917 г. не только была буржуазно-демократическая альтернатива социалистической революции, но более предпочтительны для России были бы капитализм и буржуазная демократия. Лишь отдельные американские исследователи видят в истории 1917 г. и другие упущенные возможности -- например, образование однородно социалистического правительства, составленного из большевиков, меньшевиков и эсеров. Надо заметить, что и известная часть советской интеллигенции, устав от наших догматических постулатов и победоносных схем, стала в годы застоя внимательнее вглядываться в предреволюционное прошлое и даже задним числом примерять к России западноевропейскую модель развития.